Хотелось правды, но
наивное желание добиться ответной
искренности чаще всего приводило к
негативной реакции, -- Дмитрию
отчетливо давали понять: или он будет
соблюдать установленные правила, или
должен покинуть коллектив. Да и зачем
нужен тот, кто пришел играть и не
играет.
От него требовали
быть как все, а поскольку Дмитрий не
мог или не соглашался выполнить это
требование, и при этом еще объяснял
причины отказа, он очень быстро
вызывал раздражение даже у тех, кто
еще недавно казался ему своим.
Альтернативы не было: или он должен
был быть как все, или оставался в
одиночестве. Чаще выбирал себя, а
значит одиночество. Но даже когда
принимал условия игры и добросовестно
подыгрывал, он рано или поздно все
равно был вынужден уходить от чужих
ему по духу людей, возвращаясь к себе.
Быть своим не
получалось. Чужим он был гораздо
естественнее, нежели когда старался
приспособиться. Одиночество
становилось судьбой. Чужой другим,
наиболее близок он был себе самому, и
что самое страшное, это начинало ему
нравиться. Протестуя против положения
аутсайдера, Дима, однако, был
вынужден исполнять отведенную ему
роль и постепенно настолько с ней
свыкся, что она стала одной из
наиболее успешных его ролей, хотя была
столь же неудобна, как и
средневековые рыцарские доспехи,
одетые на голое тело.
Вынужденный быть
везде чужим, Дмитрий не лишал себя
надежды стать для кого-то родным и
потому старался оставаться самим
собой. Но быть естественным всегда
было труднее, нежели играть
отведенную роль. Каждый имел свою
роль, тем самым вынуждая окружающих
участвовать в разыгрываемом
спектакле. Почему-то притворяться
было гораздо проще, и воспринималось
это гораздо естественнее, чем если бы
кто-то вдруг сбросил маску и обнажил,
каков он есть на самом деле. Дмитрия
убеждали, что играть очень интересно --
ведь можно менять маски, ничем при
этом не рискуя, -- но это были попытки
оправдать либо сокрытие своей
безобразной сущности, либо
неспособность быть естественным.
Одно казалось очевидным: люди
охотнее соглашались играть
ненавистную им роль, нежели быть
самими собой, -- возможно, потому что
роль самого последнего негодяя
воспринималась окружающими охотнее
и была удобнее для игрока, нежели
проявления своего подлинного Я.
Вскоре Дмитрий
понял, что говорить правду -- худшее из
возможных нарушений правил игры
человеческого театра. Наверно, потому,
что жизнь и была пьесой под названием
"поиграем в правду" -- это
когда все призывают быть искренними,
клянутся в честности, а на деле
стремятся обмануть друг друга,
всячески пытаясь скрыть истинное.
Играть эту пьесу удивительно
заманчиво, поскольку суть ее
составляет ложь, -- когда говорить
правду на деле означает лгать. Игра
популярна и на редкость увлекательна,
поскольку удивительно соответствует
человеческой сущности. Кто по
наивности принимает чьи-либо
заверения в искренности за чистую
монету, невольно нарушает порядок
игры, произнося нелепые реплики
вроде: "я говорю правду, одну
только правду и ничего кроме
правды". По правилам полагается
лгать, и тот, кто не делает этого, быстро
исчезает со сцены, не получая никаких
аплодисментов. Все в этой игре зависят
друг от друга, все знают, как надо
играть, и ждут от напарника того же, что
и сами весьма искусно выделывают.
Гениальным признается тот, кто
умудряется придумать такую ложь,
которую и сам принимает за правду,
кому также верят другие игроки, в
результате изгоняя "плохого"
лжеца со сцены. Конечно же, он
возвращается, но уже в качестве
победителя в роли "баловня
судьбы".
Согласившись
однажды, трудно выпутаться из этой
захватывающей мистификации, не
нарушая ее хода. Причем самым
страшным проступком считается
изобличение играющих. Такое не
прощается никому, а нарушивший это
правило сразу же объявляется изгоем.
Время от времени,
участвуя в этой игре, Дмитрий так
увлекался, что не замечал, как начинал
лгать, а когда спохватывался, очень
быстро обнаруживал себя вне сцены в
привычной роли "аутсайдера".
Приходилось менять маски, поскольку
иначе можно было навсегда оказаться
обреченным на роль
"странного",
"непонятного" или
"ненормального".
Однако с чем Дмитрий
никак не мог согласиться, так это с
восприятием и оценкой чего-либо
непонятного как глубоко чуждого, а
значит враждебного. "Но почему,
почему, если не такой как все, так сразу
чужой? И отчего странного или
непонятного всегда воспринимают с
опаской, будто он враг?" --
спрашивал себя и других Дмитрий.
Ему отвечали: если бы
каждый был самим собой, то это
вызвало бы эффект, подобный тому, как
если бы среди чинно разодетой
аудитории появился абсолютно голый
человек. Его, конечно же, удалят,
обвинив в хулиганстве, хотя он всего
лишь обнажил то, что есть у каждого, но
что спрятано под шикарными
костюмами исполняемых в данном
обществе ролей. Причем, если неодетый
среди одетых вызывает понятное
раздражение, то обнажение души есть
худший вызов тем, кто спрятался под
личиной исполняемой роли. Ведь тот,
кто говорит правду, разрушает устои
лицемерного общества, в котором
скрываемое и есть главное. Этих
возмутителей спокойствия либо
изолируют, либо приручают, превращая
их бунт в средство извлечения
сверхприбыли.
Любое общение было
для Дмитрия искренним желанием
познать других, чтобы найти своего.
Сделать это возможно было только
будучи абсолютно искренним и
открытым. Но именно искренность
вызывала неприятие, а наивное
желание любить приводило к
отгораживанию от него стеной
отчуждения. Тот, в ком Дмитрий
старался отыскать друга, почему-то
видел в нем врага. Дима пытался
разрушить возникающую стену
отчуждения, но это приводило лишь к
оскорблениям в его адрес. Каждый раз,
желая вызвать собеседника на
откровенный разговор и при этом
невольно посягая на чужую территорию,
Дмитрий рано или поздно натыкался на
ограду с надписью "посторонним
вход воспрещен".
Задумавшись, почему
это происходит, Дима постепенно и в
себе обнаружил запретную зону. Желая
проникнуть в тайну своего Я, он ломал
защитную изгородь и, устремляясь
вглубь, призывал других последовать
его примеру. Однако никто не желал ему
уподобляться, и Дмитрия яростно
изгоняли, сожалея, что впустили по
неосторожности на закрытую от
посторонних территорию своего
внутреннего пространства. Создавалось
впечатление, что именно там и прячут
истинное -- то, в чем стыдно признаться
самому себе.
Очень скоро Дмитрий
выявил на своем горьком опыте
механизм отчуждения. Вначале его
попытки войти в контакт с
окружающими воспринимались как
желание понять правила игры и найти в
ней свое место. Когда же Дмитрий
начинал говорить не совсем то, а чаще
совсем не то, что от него ожидали,
сыпались обвинения в лицемерии и
желании выделиться среди других. Чем
больше Дмитрий, не понимая сути
происходящего, пытался доказать
отсутствие у него каких-либо потаенных
устремлений, тем более ему не верили,
упрекая в неискренности и прочих
грехах, тем самым подготавливая почву
для остракизма.
Впрочем, отчуждение
начиналось гораздо раньше, когда он,
открывая для других частички
сокровенного, узнавал по глазам своих
собеседников, что и они имеют в душе
нечто подобное. Однако если Дмитрий
смело говорил о сокрытом в своей
"запретной зоне", то его
собеседники начинали прятаться, и
прежде всего от самих себя.
Чем откровеннее был
Дмитрий, тем быстрее росла стена
отчуждения. А все потому, что он
вторгался в чужое пространство, где,
отгороженный от других своими
страхами, сидел бедный одинокий
человек. Этот несчастный хотел выйти
из очерченного им самим круга
отчуждения, но боялся -- боялся быть
непонятым и осмеянным за свои
недостатки и наготу, ведь окружающие
были в одеждах и масках. Он даже не
смел просить помощи, ведь нельзя, в
самом деле, раздевать других, чтобы
одеться самому.
Вокруг голого,
покрытого язвами недостатков
человека было развешено множество
самых привлекательных одежд,
приглашающих сыграть роль
"героя" или
"любовника", "отца
семейства" или
"профессионала",
"несправедливо обиженного"
или "правдолюбца" -- любую из
хорошо известных ролей.
Привлекательные одежды манили, а
окружающие приглашали спрятаться в
них, аплодисментами вызывая на
помост и возгласами одобрения
призывая чувствовать себя увереннее в
этой увлекательной человеческой
трагикомедии. Но сидя в самим же
созданной ловушке, дрожащий от холода
и голода, окруженный колючей
проволокой, абсолютно нагой
несчастный человек уже не смел
надеяться, что кто-либо поможет ему
выбраться из бездонного колодца своей
души. Он сидел и молчал, а как бы кто
не стал плевать в него, закрылся ото
всех крышкой, да так, что уж никто не
мог догадаться о творящемся в глубине
этого скрываемого от любопытных
взоров пространства. В своем отчаянии
бедный непонятый одиночка был прав --
разве у кого возникнет желание в
теплый солнечный день лезть в
глубокий скользкий колодец, где на
каждом шагу подстерегает опасность
сорваться в бездну? В душе темно и
сыро, но только там, спрятавшись ото
всех, когда никто не потешается над
твоими недостатками, можно
оставаться самим собой. Подниматься
к людям, дабы не быть осмеянным, не
хотелось, а тот, кто иногда появлялся из
потаенных глубин, был настолько
прекрасен, что никто даже не смел
предположить, что это и есть тот самый
ненормальный, который в солнечный
день прячется ото всех в заплесневелом
колодце.
Кем бы ни был
человек, в нем прежде всего пытаются
найти хорошего игрока, причем
естественность поведения могут
называть самым необычайным
исполнением тривиальной роли.
Выдающимся признают того, кто не
побоится быть предельно искренним с
другими и прежде всего с самим собой.
Из такого человека сделают идола,
создав тем самым новую игру, которую
назовут именем своего кумира. В его
разрушающей общественные устои
искренности будущие поколения
усмотрят или тщеславие, или корысть,
либо другие пороки, благодаря которым
люди признаются великими. Появятся
новые правдолюбцы, разоблачающие
лицемерие человеческого общества,
они, так же как их предтечи, будут
искать истину, пытаясь донести ее
людям, но, как и всегда, будут
объявляться странными,
ненормальными, сумасшедшими, чтобы
построить на их костях новый храм лжи.
Правдоискательство есть наитягчайшее
из преступлений, поскольку разрушает
основы империи Лжи, которая
построена на развалинах Истины.
Поэтому всякий посягающий на основу
общественного устройства -- Ее
величество Ложь, -- будет подвергнут
смертной казни, дабы укрепить эту ложь
неподкупной искренностью, как самым
что ни на есть гениальным проявлением
неправды. Искателей истины лишь
используют для упрочения империи Лжи,
которую наивные правдолюбцы
пытаются разрушить своей
неподдельной откровенностью.
Отберите у человека
возможность лгать, и жизнь его
превратится в кошмар. Ложь спасает,
хотя и создает при этом проблемы, без
которых, однако, невозможно
представить человеческое
существование. Жизнь без лжи
однообразна и скучна, подобно пище без
специй. Мельчайшие дозы лжи
привносят массу романтизма. Разве
мечта не есть ложь? А фантазия?! Люди
гораздо чаще и с большим
удовольствием лгут, чем говорят правду.
Рождать ложь и выпутываться из самим
же созданной паутины обмана -- мука, и
одновременно величайшее
наслаждение. Глупцы те, кто не любит
лгать, ведь это так приятно. Стоит ли
удивляться, когда только в одном
случае из десяти люди говорят правду?!
Но даже говоря правду, они на самом
деле пытаются скрыть за
второстепенной, но тоже правдивой,
истинную причину происходящего. Нет,
ложь один из наиболее часто
употребляемых приемов общения, а не
просто самозащита от чужого внушения.
Все или большинство человеческих
проблем созданы ложью и существуют
вокруг лжи. Говорить правду скучно. То
ли дело лгать. Сколько ума и
изворотливости требует умение
обманывать! Большинство человеческих
недостатков имеют прямое или
косвенное отношение ко лжи. Если
предложить выбрать между абсолютной
честностью и возможностью лгать, то,
без сомнения, лишь единицы предпочтут
постоянно говорить одну только правду.
Ведь правда не интересна, тогда как
ложь -- это все краски мира! Стоит
утратить возможность различать цвета,
и сразу жизнь предстанет серой,
скучной, однообразной. Сравнить это
можно лишь с потерей обоняния.
Миром правит Ее
величество Ложь! Она заключает в себе
все человеческие драмы и трагедии.
Невозможно представить жизни без
лжи, как нет комедии без обмана. В то
время как правдолюбцы приходят и
уходят, царство лжи растет и
укрепляется благодаря их глупой
честности. Разве можно относиться как
к умному к тому, кто всегда говорит
одну лишь правду? "Наверно, у него
что-то не в порядке", -- подумает
всякий, столкнувшись с таким
человеком. Лгать это настоящее
искусство! Говорить же правду может
даже ребенок. Нет, очевидно, мир без
лжи не был бы миром, в котором мы
имеем счастье жить, радуясь и
протестуя.
Тот, кто скажет, что
ложь это зло, -- наивный глупец! А вот не
к месту сказанная правда может
действительно причинить боль. Без лжи
люди бы потерялись. Они просто не
знали бы, что говорить. А когда не
знаешь, что сказать, то можно и соврать
для разнообразия. Ложь спасительна,
потому что помогает каждому быть не
только тем, что он есть, но и становится
сообразным своей фантазии --
достаточно лишь умело создать нужное
впечатление. И хотя, как это ни
покажется странным, иногда правда
побеждает, зато Ложь господствует! Кто
возьмется утверждать, что всякая
правда это добро, а всякое добро это
правда? Нет, иногда лучше обмануть,
лучше, чтобы человек не знал истины. В
правде лишь изредка испытывают
потребность, зато ложь используют
постоянно. Именно поэтому
правдолюбцы приходят и уходят, а
лжецы процветают.
С чем чаще мы
сталкиваемся -- с правдой или с ложью?
Ответ напрашивается сам собой. Стоит
ли тогда спорить о том, в чем люди
более нуждаются: быть честными или
иметь возможность обманывать? Что
люди делают с б?льшим удовольствием:
лгут или говорят правду? Конечно, лгут,
поскольку правда всегда связана с
неприятностями -- грозит
разоблачениями или требует
кардинальных решений. Говорят правду
всегда неохотно, в особенности когда от
тебя ждут лжи. Правда отрезвляет,
заставляет что-то предпринимать. Куда
приятнее и легче лгать. Ведь когда
человеку настойчиво предлагают
принять неприятную истину, он невольно
обращается к тому, кто ему красиво и
изощренно лжет. На самом деле, никто
никого не обманывает -- люди сами
выбирают ложь, веря лжи и подыгрывая
ей.
Ложь открывает перед
человеком гораздо б?льшие
возможности, нежели правда. Иные
вещи просто невозможно совершить, не
солгав. Насколько продуктивнее
действует человек, когда верит в ложь,
нежели когда знает правду. И хотя
правда иногда бывает необходимой,
однако только в небольших дозах и не
слишком часто. Когда же случается
быть откровенным, то малейшая правда
обстраивается таким количеством лжи,
что даже как-то неудобно становится,
словно сказать правду, не солгав,
просто неприлично. Если кто-то прямо и
откровенно расскажет о том, что он
думает, то это сочтут за бестактность,
как будто правила хорошего тона в том и
заключаются, чтобы придумывать
искусные оправдания необходимости
говорить правду. Нет, что ни говорите, а
безо лжи не обойтись.
Спросите у любого
человека, зачем он лжет, и он вам не
ответит. А все оттого, что вопрос этот
сродни тому, зачем ты ешь или пьешь.
Отберите у человека возможность
лгать, и вы сделаете его несчастным.
Всякий вам скажет, начиная от
продавца и заканчивая
государственным деятелем, -- безо лжи
не обойтись, она необходима и
неизбежна. А все потому, что ложь
стала не просто частью, но самой сутью
нашего существования, самым
естественным проявлением жизни.
Люди гораздо легче соглашаются быть
обманутыми, нежели предпочитают
узнать еще одну разоблачительную
правду. Вся политика, все искусство
построено на лжи. А наука? -- пестрит
ложью! И это, казалось бы, там, где по
сути своей должна господствовать
Истина. А все потому что правда не
может существовать безо лжи, ведь
ложь есть изнанка правды, причем
более привлекательная. Ложь это
реальность, поэтому напрасно говорить,
что лгать нехорошо. Люди лгали, лгут и
будут лгать, потому что для них это так
естественно.
-- Кто здесь
Крестовский?
Все находящиеся в
палате повернули головы в сторону
двери. Вошедший был немолод. Его
внешний вид свидетельствовал о
человеке, не очень-то аккуратном во
всех отношениях.
Приподнявшись на
локтях, Дмитрий сказал:
-- Это я.
-- Моя фамилия
Червяков. Я тот самый мотоциклист...
Посетитель запнулся,
видимо, не зная что сказать.
-- Присаживайтесь,
пожалуйста, -- предложил Дмитрий,
указав на стоящий рядом с кроватью
стул.
Этого человека
Дмитрий ждал давно. Как ему
объяснили, водитель или приходит
сразу, чтобы как-то загладить свою
вину, или же не приходит вовсе, давая
понять, что не признает за собой
ответственности в случившемся. Этот
пришел, но не сразу, а спустя много
дней, лишь после того, как Вольдемар,
по просьбе Дмитрия, позвонил
мотоциклисту и попросил навестить
пострадавшего в больнице.
Неуверенный вид
посетителя подсказывал, что человек
этот колеблется, не зная, признавать
себя виновным или не признавать.
Значит, решил про себя Дмитрий,
водитель будет изворачиваться и лгать.
Мотоциклист сел на
предложенный стул и, сцепив руки в
замок, долго сидел молча.
-- Простите, как вас
зовут? -- спросил Дмитрий.
-- Николай Иванович, --
ответил мотоциклист.
Вновь возникла пауза.
Дмитрий терпеливо ждал, надеясь, что
посетитель сам расскажет о цели
визита. Но водитель молчал.
-- Простите, не могли
бы вы в подробностях рассказать, как
же все произошло, -- попросил Дмитрий.
-- Я ничего не помню с того момента,
как, переходя дорогу, посмотрел налево
и увидел ехавшую "волгу".
Помолчав немного,
мотоциклист сказал:
-- Еду я по улице, стал
перестраиваться в левый ряд для
поворота, а тут выскакиваете у перехода
вы, ну и прямо мне под колеса. Я
закричал, но вы бежали, словно ничего и
не слышали. Нажал я на тормоза, но
крылом коляски все же задел вас по
ногам. От удара вы перелетели через
мотоцикл и упали прямо головой на
асфальт. Когда я остановился, вы
лежали без сознания и дергались в
судорогах.
