НОВАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кофырин Николай Валентинович: "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак"

[ 1 ... 26 27 28 29 30 ... 96 ]
предыдущая
следующая
  
   Здравствуй, жена моя Наташа. Ты, наверно, удивишься этому письму и спросишь, зачем теперь, спустя почти год после твоего ухода, я обращаюсь к тебе. Нет, вовсе не потому, что надеюсь на твою помощь и сострадание. Мне просто именно сейчас очень важно понять: ошибся я в тебе или нет. Если ты не та, о которой я мечтал и которую выбрал себе в жены, то все просто -- я ошибся. Если же ты именно та, которая и должна была стать моей женой, то я прошу простить меня за все причиненные тебе обиды. Я отдаю себе отчет в том, что ты не всегда могла понять мои поступки, и не виню тебя в этом, хотя иногда на меня и накатывает волна справедливого негодования. Неужели можно забыть все, что было между нами: наши прогулки, поездки, ночи и многое, многое другое? Я хочу только, чтобы ты заглянула в себя, и если это в действительности так, откровенно сказала: "Я сожалею обо всем произошедшим за четыре года нашего знакомства и не хочу ничего возвращать, потому что не было в нашей совместной жизни ничего такого, что я бы хотела вспомнить и от чего мне стало бы чуть-чуть теплее и не так одиноко в этом мире". Я не прошу тебя отвечать, пусть сама жизнь ответит. Не будем сопротивляться ей, а лишь постараемся быть как можно более честными с самим собой и друг перед другом. Наверно, я плохо тебя любил и многое не сделал из того, что хотел и мог сделать. Но все же я, наверно, счастливее тебя, поскольку для меня все было, есть и будет, и каждое воспоминание из этих четырех лет нашей жизни согрето теплом любви. Ты как-то сказала, что хотела бы видеть меня инвалидом, чтобы заботиться обо мне и любить без всяких опасений. Что ж, твоя мечта сбылась! Теперь никто и ничто не мешает тебе любить меня, кроме тебя самой. Я ни к чему тебя не подталкиваю, а только лишь хочу, чтобы ты никогда не сожалела о совершенном по отношению ко мне, к себе и к нам. Об одном лишь прошу тебя: не мешай мне видеться с дочерью. Пойми, всякое противодействие может обернутся против тебя самой. Ведь дочь уже многое понимает, а когда вырастет, ты не сможешь ее обманывать, говоря, как это делают многие, будто папа умер или он просто плохой человек. Я был и навсегда останусь отцом моей девочки и буду ее любить несмотря ни на что. Если ты не захотела принять предложенного мною, то я постараюсь, чтобы дочь имела хотя бы такую же, как имела ты, возможность выбора. Надеюсь, она не откажется от моей любви, как отказалась ты. Я никогда не оставлю ее одну, как когда-то оставил тебя твой отец, и постараюсь воспитать в дочери любовь и уважение к отцу и мужчине. А может быть, ты просто полюбила другого? Если так, то я желаю вам всего того, что не получилось у нас. Надеюсь, то, чему ты научилась у меня, поможет тебе сделать свою новую жизнь счастливой. Я верю в любовь, а значит в тебя и в себя. Верю, что все у нас вместе или у каждого в отдельности будет хорошо, потому что Бог есть, и он не оставит нас, если только мы будем очень сильно желать и стремиться к этому. Я не могу жить, не простив тебя. Ведь без прощения все теряет смысл. Я желаю тебе счастья -- а значит любить и быть любимой.
   Твой муж.
   Травматологическое отделение
   палата номер 340.
   P.S. Если ты дочитала это письмо до конца, то, наверно, это последнее, что я сумел сделать для нас.
  
   Закончив писать, Дмитрий подумал, что жена вряд ли поймет его чувства, поскольку никогда не принимала его таким, каков он есть. Возможно, слишком велики были различия в возрасте, образовании, воспитании, хотя в глубине души он продолжал верить, что не ошибся в выборе своей любви, и этим письмом хотел найти опровержение своим сомнениям.
   Дмитрий чувствовал, что во всем произошедшем есть какая-то закономерность, которую он не понимал, но принимал, веря в ее целесообразность и справедливость, в какой-то недоступный его пониманию смысл, а главное -- в добрые намерения по отношению к нему, в то же время ощущая неодолимость происходящего -- когда все понимаешь, но ничего изменить невозможно.
   Дмитрий просил прощения у жены, а на деле хотел простить ее, тем самым указывая дорогу к возвращению и давая возможность раскаяться. Он хотел простить все то зло, которое она ему причинила и которое продолжала творить уже при помощи ребенка. Он хотел дать ей шанс, потому что все еще любил ее. И хотя понимал, что возвращение невозможно, однако надеялся, что она воспользуется его прощением и вернется, тем более что письмом он как раз и приглашал ее сделать это.
   Ждал ли он ее? Да, ждал. Верил ли в то, что она придет? Скорее, хотел верить. Рассудком он понимал, что его идущее от сердца прощение не будет понято так, как он бы этого желал -- самый близкий человек на деле оказался чужим. То, что посторонние люди относились к нему с сочувствием и пониманием, стараясь облегчить его страдания и трудности положения, особенно контрастировало с безразличием родной жены, не желавшей приехать в больницу к своему мужу-инвалиду. По всей видимости, она считала себя морально правой, и потому полагала, что не обязана что-либо делать чужому человеку, формально остававшемуся ее мужем.
   Впервые с тех пор, как они расстались, Дмитрий подумал о своей жене с какой-то давно позабытой нежностью, и подумав, почувствовал, как слабый лучик надежды ударил в ледяную стену отчуждения, выросшую между ними. По мере того, как стена эта таяла под все усиливающимися толчками еще не остывшей от былого влечения крови, Дима вдруг ощутил знакомый трепет -- когда сердце начинает учащенно биться и холодок прокатывается с головы до ног по каждому позвонку. Кровь стучала в висках, и под ее мощным напором исчезали последние остатки былой ненависти. Дмитрий чувствовал, как в теле растет напряжение и, вначале осторожное, еле заметное шевеление переходит в напористое движение. Оно окончательно убедило Диму в том, что он все еще любит свою жену.
   Холодок, пробежавший по позвоночнику, сменился мощным напором тепла, идущим снизу, заставив тело вздрогнуть. Чувство любви проникало все сильнее, будило воспоминания, а вместе с ними возвращалось из небытия и желание близости с любимым существом. Желание это все увеличивалось, постепенно перерастая в трепет вожделения. Тело охватила сладкая тягучая истома, и Дмитрий даже всплакнул от перехватившего дыхание чувства. Ему хотелось ласки и нежности -- желание это было неодолимо, -- и тогда он обратил нежность к себе самому.
   Слегка дотронувшись пальцами до скрываемого одеялом бугорка, Дима почувствовал, как тот ответил мощным рывком, требуя убрать последнюю преграду.
   Руки слегка дрожали, кровь стучала в висках, а сердце колотилось в груди, словно захваченная врасплох птица.
   В одно мгновение в голове пронеслись воспоминания об их встречах, замерев на той самой первой ночи...
   Дмитрий еще не успел все хорошенько представить, как картинки воспоминаний, будто в старом кино, стали сменять одна другую.

Вот мы на теплоходе

одни в каюте

на ней маленькие шелковые трусики

и подаренный мною белый кружевной пояс с подвязками

удерживающими на ее стройных ногах такой же белизны чулки...

А как прекрасно мы ласкали друг друга на сеновале

когда были у ее родственников в деревне...

Дождь гулкими каплями ударяет в навес над палаткой

а мы

тесно прижавшись телами

ласкаем друг друга

мой рот наполнен ее языком

а палец погружен в теплую влагу

нащупывая еле заметный бугорок...

Потом разгоряченные

голышом с разбегу бросаемся в озеро

и долго с наслаждением плывем

продолжая танец страсти

с охлаждающей тело водой

Как счастливы мы были!

Как горячо и искренне я ее любил

не желая думать о том, что когда-то все кончится.

Возможно, от сознания недолговечности этого счастья

наслаждение становилось бы острее?..

  
   Он почему-то вспомнил
   ее крик и изумление
   от впервые испытанного
   неожиданного и долгожданного оргазма,
   и нескрываемую радость,
   и счастье в ее глазах,
   и весь тот памятный день...
  
   Напряжение вздрагивающего тела становилось все сильнее, а он никак не мог остановить продолжающие сменять друг друга воспоминания, чувствуя, как рука становится влажной, а возбуждение перерастает в обременяющую сладость.
  

А как она однажды решила попрощаться

когда я уезжал в очередную командировку...

Опаздывая на поезд, я торопливо обнял ее

но когда захотел отнять губы от ее губ

почувствовал

как она взяла мою руку и положила к себе на бедро

в то самое место, где подвязки схватывают чулки

я стал обнимать ее

и не успел опомниться, как мы уже лежали на диване

а она быстрыми и уверенными движениями

направляла течение нашей близости...

   Не в силах более сдерживать себя, Дмитрий полностью отдался захватившей его страсти.
   "Как я хочу ее, как я люблю ее", -- в исступлении говорил он себе и удивлялся, поскольку ничего подобного не произносил уже почти год даже в мыслях.
  

Вот мы лежим на боку

ноги ее слегка раздвинуты

и я замираю у входа, ведущего к страсти

как приятно это первое касание плоти

и хочется лежать так вечно

но что-то требует

более глубокого проникновения

в котором тонет все мое тело

растворяясь в бездонной глубине желания...

Осторожные движения сменяются все более резкими толчками

напоминающими нырок в набегающую теплую волну

сладкий трепет становится все сильнее

как будто огонь поглощает мое тело

а ее порывистые неумелые движения

никак не могут помочь ей

достичь ослепляющей вспышки наслаждения

И каждое слияние

вырывает из нас стон нестерпимого удовольствия...

  
   Не в силах более совладать с собой, Дмитрий полностью подчиняется течению страсти и через несколько мгновений замирает, ощущая, как сладостная судорога пронзает тело, а пальцы становятся липкими. Приятная истома кружит голову, и он еще долго лежит, испытывая удовлетворение от того, что не стал бороться с собой, и подчинился внезапно нахлынувшему чувству.
   Удары сердца становятся все более спокойными, а возникающее ощущение легкости, кажется, уносит к облакам. Нет больше преград. Но и нет радости от свершившегося. Невостребованная любовь, как талые воды, медленно исчезает в открывшейся безлюдной пустыне. Стена отчуждения рухнула, а за ней обнаружились многочисленные минные поля и густые заграждения из колючей проволоки, которыми жена отгородила себя, дабы защититься от посторонних -- то есть от него.
   "Кто же я ей: уже чужой человек или еще родной муж?"
   Дмитрий лежал, размышляя, будучи не в силах найти ответа, почему жена все-таки решила уйти от него, формально сохранив брак. Для него она никогда не переставала быть родным и любимым существом -- его женщиной! По опыту он знал, что уйти на самом деле часто означает остаться -- только уже не в доме, а в памяти и в сердце навсегда! Он чувствовал, что между ним и женой все еще сохраняется связь, а после только что испытанного наслаждения воспоминаниями эта связь ощущалась
[ 1 ... 26 27 28 29 30 ... 96 ]
предыдущая
следующая

[ на главную  |   скачать полный текст  |   послать свой текст ]