Новая русская литература. Кофырин Николай Валентинович: "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак"

НОВАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кофырин Николай Валентинович: "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак"

[ 1 ... 37 38 39 40 41 ... 96 ]

казаться, и на самом деле гораздо хуже, чем о себе думает; что бы он, Дима, ни говорил, все будет напрасно, и каждый останется при своем мнении.

В душе своей Дмитрий еще ощущал память о чувстве безмерной любви к родителям, которое вынес из детства, и которое так и не нашло своего воплощения. От извечного непонимания ему почему-то начинало казаться, что он чей-то чужой ребенок, которого просто усыновили, взяв из приюта. Дмитрий не мог вспомнить, чтобы родители когда-то проявляли к нему нежные чувства. Более того, он не мог найти объяснения той злобе, которую испытывал иногда к своей матери. Порки, к которым часто прибегал отец, лишь усиливали замкнутость и отчужденность, навсегда убивая последние ростки любви к родителям.

О чем думал маленький мальчик, стоя в темном чулане в наказание за упрямство, своеволие и задиристость? Может быть, о том, что означают слова "ты не от мира сего", которыми его обругала бабушка? Нисколечко не раскаиваясь, Дима размышлял о том, почему родители не понимают его чувств, и при этом все более утверждался в мысли, что он чужой ребенок. Но главное заключалось в том, что эти стояния в темноте раз от раза казались все более привлекательными. Темнота будила воображение, которое раздвигало тесные стены забитого всякой рухлядью чулана, выпуская фантазию на неведомый простор мечты. Дима даже научился находить в этом определенное удовольствие, размышляя в одиночестве о том, почему родители не хотят угадать, понять и принять его страстную потребность любить и быть нежным. Раз от раза он ощущал себя все более комфортно в своей темнице, пока наконец отец не понял этого и не прекратил заключения исправительного характера.

Слова прощения, которые ждали от сына отец и мать, ища повод прервать наказание, не были, конечно, чистосердечным раскаянием. Но насилием над гордым молчанием ребенка родители окончательно убили любовь к себе. В сердце маленького мальчика не было мести, скорее, глубокое сожаление о той любви, которую отвергли отец и мать, предпочтя работу ремнем усилиям понять душу своего ребенка. Они так ничего и не осознали, но зато окончательно изменили характер взаимоотношений на нелюбовь. Возможно, отец просто не знал, как воспитывать детей, а потому и порол сына ремнем. Но боль, которую приходилось испытывать Диме, была в большей степени болью душевной -- мукой от переносимого унижения, -- нежели страданием физическим; слезы при этом текли сами собой -- ведь должен же он был как-то отвечать отцу.

Дима расценивал применение ремня как жест отчаяния и всегда сочувствовал отцу, который не мог или не хотел думать о том, как можно иначе воздействовать на сына. А может быть, отец просто боялся признаться себе в том, что поступает неправильно, страшась раскаяться и раскрыться навстречу обращенной к нему любви.

Так они продолжали отдаляться друг от друга, и от безнадежности маленький мальчик все более замыкался в себе. Однако это была лишь вынужденная реакция самосохранения в ответ на холод отчуждения, который проявляли к нему отец и мать. Единственный поцелуй, вобравший в себя весь трепет мучительного чувства, был поцелуем Снежной королевы из одноименной сказки Андерсена.

Лишенный родительской любви, ему трудно было найти источник приятных переживаний. Но неожиданно тело подсказало, где искать спасительную радость. И хотя все говорили, что это плохо, и постоянно преследовало чувство вины от недостойного занятия, однако очень трудно было справиться с всевозрастающим половым влечением. Дима ничего не мог с собой поделать, тем более что другого способа избавиться от изматывающего возбуждения не было. К тому же, это был единственный источник нежности и тепла в ледяной скорлупе одиночества.

Воспоминания, поднимающиеся из глубин давно позабытого, превращались в пронзительное до боли чувство детской невозможной любви, которое в душе исходило слезами. Горечь отчаяния и солоноватый вкус этих слез вновь и вновь возвращали Дмитрия в того маленького мальчика, который, как мотылек в коконе, жил до времени неведомой и только ему одному понятной жизнью. Никто не увидит его слез и никогда не услышит проклятий, которые в отчаянии он посылал миру, злясь на всех и вся за непонимание.

Если бы Дмитрий продолжал ждать любви извне, то, возможно, никогда бы не понял, что его Я это отнюдь не весь мир, и не заметил бы вокруг себя чудес самого великолепного из миров. Но жизнь развивается по своим законам, и в назначенный срок любовь, словно внутренний таймер, разбудила массу ранее не известных чувств, заставив идти и искать и помогая найти радость там, где Дима вовсе не ожидал ее обнаружить. Удивленный и восторженный, он раскрылся навстречу живительным потокам тепла и света, к которым обращены все живые существа.

Ностальгическое чувство любви было до того пронзительным, что Дмитрий не мог не заплакать, как плакал когда-то в детстве в дальнем углу школьного коридора, не реагируя на расспросы одноклассников и учителей. Тогда все подумали, что у него в семье несчастье, хотя на самом деле это была тоска от неразделенного желания любить. Душа была скована болью, которая усиливалась от невозможности выразить чувство безмерной грусти, переполнявшей вихрастого подростка. Именно от этого он становился невыдержанным и задиристым, злясь на себя и на всех за то, что никто не замечает любви, которая, непонятая и одинокая, живет в его душе. Но никому до этого не было дела, как и сам он никому был не нужен со всеми своими страданиями.

Любовь же, становясь светлым и одновременно все более мучительным переживанием, зарывалась в глубь подсознания, пытаясь скрыться от преследующей ее боли. Постепенно Дима привык к боли и даже научился находить в ней наслаждение. То наслаждение болью навсегда осталось для всех тайной.

Дмитрий искал любви у женщины, у родителей, в своем ребенке, а нашел в себе самом, постигнув вдруг, что любовь -- означает любить, и что важно не столько получать, сколько отдавать, дарить. Ведь именно в том и состоит суть любви! Понимание простой истины вывело из очередного тупика жизненного лабиринта, куда Дмитрий вошел вместе со всеми в поисках обещанного счастья.

-- Включай телек, сейчас очередную серию будут показывать.

Неугомонный Женя ворвался в закрытый для посторонних мир сокровенных переживаний.

-- Я хочу по другому каналу посмотреть фильм Андрея Тарковского.

-- Глядел я твоего Тарковского. Тягомотина какая-то.

-- А мне его фильмы очень нравятся. Это мой любимый кинорежиссер.

-- Ты один такой, а все желают увидеть продолжение сериала. В отделении телевизор сломался, так что посмотреть можно только у тебя. Поднимите руки, -- обратился Женя за поддержкой к присутствующим, -- кто хочет смотреть очередную серию.

Руки подняли все.

-- Ну что ж, бери и уходи, -- сказал Дмитрий. -- Только мне не мешайте.

Он открыл Библию и стал читать, как всегда в первом попавшемся месте.

5 Они от мира, потому и го-

ворят по-мирски, и мир слушает

их.

6 Мы от Бога: знающий Бога

слушает нас; кто не от Бога,

тот не слушает нас. Посему-то

узнаем духа истины и духа за-

блуждения.

7 Возлюбленные! будем лю-

бить друг друга, потому что

любовь от Бога, и всякий лю-

бящий рожден от Бога и знает

Бога;

8 Кто не любит, тот не познал

Бога, потому что Бог есть

любовь.

-- Что это ты читаешь? -- спросил Женя.

-- Библию, -- нехотя ответил Дмитрий.

-- И не надоело?

Дмитрий промолчал.

-- У меня есть прелюбопытнейший эротический роман и газеты с любовными объявлениями. Хочешь? -- предложил Женя.

-- Нет, спасибо.

-- Я положу на тумбочку, может, заинтересуешься.

Прихватив телевизор, Женя вышел из палаты. Дима посмотрел на то, что оставил ему сосед. Это были газеты, в которых печатали любовные объявления, и дешевый бульварный роман. Дмитрий не читал подобного рода газет, поскольку был убежден -- абсолютное большинство из посылающих объявления, в которых люди предлагают себя в качестве спутников жизни или партнеров по сексу, пишут либо от скуки, либо из корыстного интереса.

Для мужчин такие газеты служили развлечением -- неким подобием сексуальных анекдотов с картинками, а для женщин представляли лотерею, где был шанс выиграть себе мужа или, на худой конец, любовника. Все объявления в таких изданиях можно было поместить под рубрикой "хочу выйти замуж" или, что более правдиво -- "хочу мужика".

Что касается эротических романов, то Дмитрий их не читал, поскольку никогда не представлял себе любовь как сладенькую потугу удовольствия; для него она была неизбежным страданием, горечь которого необходимо испить до конца.

"Почему они не читают Библию? Почему? Может быть, потому, что сила заключенных в ней слов требует действия, изменения, которого люди всячески избегают?"

В который раз, столкнувшись с вопросом, прав коллектив или личность, Дмитрий спросил себя, почему он опять остался в одиночестве; и отчего он не такой как все; почему его воспринимают как чужака; и почему каждый раз приходится бороться за сохранение своей индивидуальности, как борется талант среди посредственностей, как художник среди мещан, как творец среди обывателей, как...

"Стоп! Я не прав, -- одернул себя Дмитрий. -- Народ хочет развлечений, где все просто и понятно, а ты желаешь самоистязаний никому не нужными рефлексиями. Нет мещан, ведь и ты мещанин, нет обывателей, ведь и ты обыватель, нет серых личностей, поскольку кто возьмется отделять серых от не серых. Осуждая других, ты необоснованно проецируешь на них свои собственные отрицательные черты. Что видишь в окружающих, таков ты сам! Если будешь осуждать людей, то ничего не поймешь ни в них, ни в себе".

Дмитрий вдруг поймал себя на мысли, что говорит совсем не так, как раньше; при этом он испытал странное ощущение, будто видит себя со стороны и критически оценивает свои слова и поступки, зная, как его будут вспоминать.

В надежде найти поддержку своим мыслям и чувствам Дима включил приемник. Неказистым попыткам человеческой речи выразить всю глубину переживаний он предпочитал звуки музыки. Звучащие в унисон вибрациям души, они доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение. Безошибочно угадывая чувства, которые волновали в данный момент, музыка всегда была созвучна настроению, всегда была в радость, но главное -- она понимала без слов!

Только музыка поддерживала в минуты усталости и сомнений, возвращая нормальное самочувствие. Когда становилось невмоготу, Дмитрий убегал из дома в театр, чтобы окунуться в атмосферу сказочного празднества, или же шел в филармонию, будучи не в состоянии увидеть звездного неба сквозь непроглядные серые будни.

Филармония казалась храмом спасения, где можно было укрыться от удушающей суеты. Там он чувствовал себя как дома. Нет, даже лучше. Здесь его никто не мучил! Это был подлинный дом, где ему всегда были рады, и где всегда было хорошо. В этих стенах он мог спокойно побыть собой. И наслаждаясь игрой чувств, он отдыхал душой, счищая с себя липкую грязь мещанских пересудов, не в силах, однако, полностью избавиться от тошнотворного запаха семейных скандалов.

Музыка представлялась священнодействием! Она оживляла давно позабытое и открывала ранее неизведанные чувства, пробуждая от равнодушия и заставляя сострадать. Дмитрий чувствовал себя абсолютно беззащитным от ее гипнотического воздействия. Музыка приводила в экстаз и могла довести до состояния транса, неудержимо проникая сквозь все преграды.

Он жаждал просветления, и достигал просветления, когда звучали мелодии Чайковского. Позабыв о мирском, под звуки пятой симфонии он летал под узорчатыми сводами, а потом долго не мог прийти в себя от столкновения с земным. Это были словно две реальности -- небесные мелодии Чайковского и засасывающее болото каждодневного быта с мерзким запахом человеческих инстинктов.

Полифония Баха прорывалась сквозь толщу столетий, вызывая чувства, которыми много столетий назад жили, и сейчас живут люди -- сострадание, счастье, восторг... Дмитрий погружался в мир звуков и готов был находиться в нем сколько хватало дыхания, однако никогда не мог понять, чем же так привлекают его звуковые вибрации, способные вызвать резонанс созвучных переживаний -- ответные чувства любви, радости, боли. Музыка казалась дорожкой из облаков, уходящей в заоблачную высь. Но... после красочного мира звуков нужно было возвращаться в холодную мрачную реальность, где на выходе из храма уже поджидали коммунальные склоки. И каждый раз момент перехода из праздника в серую повседневность причинял неимоверную боль, отчего хотелось плакать.

Дима почитал музыку величайшим из искусств, поскольку она лучше чем что-либо могла сохранить и передать всю гамму его настроений. Проникавшие сквозь столетия и оживающие в звуках, чувства Бетховена и Моцарта создавали в душе переживания, которые испытывали сами великие композиторы. Казалось, гении дарили благодарным слушателям то, на что в действительности мало кто из людей был способен.

Вдруг Дмитрий вспомнил, как однажды по пути в филармонию он остановился в подземном переходе, завороженный чарующим звучанием саксофона, на котором, в сопровождении синтезатора, играл молодой парень. Плененный восхитительным игрой, Дмитрий долго стоял рядом с саксофонистом, позабыл о Бахе, музыку которого намеревался слушать в филармонии. Джаз был не менее прекрасен, чем токката и фуга ре минор. Полностью растворившись в обворожительной мелодии, Дима ощутил, как вдруг она подхватила и стремительно пронесла над освещенной Европой, приземлив в подземном переходе где-то вблизи Елисейских полей. В тот момент Дмитрий понял: всякая музыка хороша, если она позволяет позабыть о себе и превратится в звуки, которым нет границ, которые будят воображение, помогая перемещаться во времени и пространстве.

Искусство создания мелодии казалось сродни колдовству. Дмитрий был убежден: только люди глубоко и тонко чувствующие -- такие таланты как Чайковский и Моцарт, Бетховен и Бах -- могли уловить вибрации, что неслись из другого измерения. Музыка этих композиторов казалась отголоском потустороннего мира, и не случайно поэтому ее называли божественной, -- настолько прекрасны мелодии пятой симфонии Чайковского и реквием Моцарта, удары судьбы, сливающиеся со стонами любви, Бетховенских сонат, и звуки Шнитке, застывшие на кончике нерва. Музыка, как, впрочем, и все искусство, решала вечную проблему Любви и Судьбы, пытаясь выразить торжество жизни в ее неодолимом трагизме.

Каждый раз с необычайным волнением слушая непостижимой красоты увертюру-фантазию "Ромео и Джульетта", Дмитрий переживал восторг, счастье и боль героев, ощущая исступление их страсти, и при этом ловил себя на мысли, что, наверно, нет ничего прекраснее этих звуков, дарящих неизъяснимое блаженство; он изнемогал от любви, и слезы текли сами собой, негодовал и одновременно прощал всех, с кем был в ссоре.

"Почему хочется плакать? Каким образом музыка вызывает во мне слезы? Может быть, музыка это есть слышимые нами чувства?"

-- Что у тебя за похоронный марш? -- Голос вошедшего Бориса заставил вздрогнуть. -- Неужели нет ничего повеселее?

Не ответив, Дмитрий надел наушники и закрыл глаза, желая остаться наедине с чарующей мелодией, -- он хотел, чтобы как можно дольше длился этот нескончаемый каскад чувств. Кажется, никогда прежде так глубоко знакомая мелодия не проникала в душу. Слушая завораживающие звуки, Дмитрий ощущал, как тона и полутона наполняют его, и весь он словно погружается в особую среду. Ему казалось, он плывет, все выше и выше возносясь по поднимающемуся в небеса потоку блаженства, проходящему сквозь него, переживая при этом мгновения бесконечного восторга.

"Что это за чувство, взрывающее нас изнутри и уничтожающее границы рассудочности? Оно затмевает здравый смысл, заставляя поступать немыслимым образом, делая нас одновременно безумными и счастливыми".

Дмитрий вдруг отчетливо ощутил, как люди, со своими отяжелевшими под грузом желаний телами, находятся далеко внизу под теми, кто жив лишь духом, и кому любовь позволяет подниматься под облака.

"Что за наваждение! Что это за умопомрачительное чувство, которое словно расширяет меня изнутри, позволяя взлететь? Отчего эти звуки так близки и созвучны моим переживаниям? Почему я плачу? Быть может, это игра скрипки создает в душе резонанс, сливаясь с шумом падающих слез? Наверно, у каждого чувства есть

[ 1 ... 37 38 39 40 41 ... 96 ]

[ на главную | скачать полный текст | послать свой текст ]