Новая русская литература. Кофырин Николай Валентинович: "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак"

НОВАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Кофырин Николай Валентинович: "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак"

[ 1 ... 90 91 92 93 94 95 96 ]

стараются, чтобы никто ничего не узнал, а вы заставляете их выговариваться, то есть делаете то, что недопустимо и запрещено. С высоты проповедуемых принципов вы невольно судите людей за их несовершенство и слабости. А этого они не прощают.

Правдивостью и непримиримостью можно даже убить человека. Я бы своего ребенка вам не доверил. В то время как вы рассуждаете о любви, люди заняты повседневными делами: как устроить свою жизнь, как заработать побольше денег. Им не до поисков смысла жизни. Людям нужны аргументы и доказательства для того, чтобы найти способ оправдать себя. Их волнуют не поиски ответа на вопрос, что есть истина, а распутывание личных жизненных ситуаций. Вряд ли материальные проблемы можно решить духовными наставления. Людей убеждают не слова, но дела. Им нужны не проповеди, а доказательства. Нельзя требовать от человека сверх его возможностей. А возможности его во многом связаны с условиями среды, в которой он вырос и живет. Нужно исходить из того, что человек эгоист, что он хочет блага прежде всего для себя и своей семьи. И в этом нет ничего плохого, особенно если поступками движет положительное самопредставление. Нужно лишь подсказать человеку, в чем его счастье и какова его природа, чтобы он не стремился к невозможному.

Нет ничего более изощренного, чем человеческий самообман. Вот и вы больше озабочены тем, какое производите впечатление, нежели результатом своих проповедей. А между тем ваши беседы не столь невинны, как это может показаться. Всякое словесное воздействие есть внушение, попытка проникнуть в чужое психическое пространство. И каждый человек защищает свое внутреннее пространство -- ту территорию, где находится его представление о мире и о себе. Поэтому закономерно, что ваши слова, даже если они являются правдой, вызывают неприязнь. Это не та правда, которая нужна людям. Понятно желание человека защитить себя от чужеродного проникновения, от всего, что не соответствует его представлениям. Вы сами спровоцировали отчуждение, пытаясь навязать людям глубоко чуждое им мировоззрение. Они пытаются убежать от правильных слов, а вы стремитесь лишить их спасительного самообмана. Пытаться же разоблачить чужой самообман, значит обрекать себя на отторжение. Потому вы и вызвали неприязнь. Причем практически все едины в отрицательном отношении к вам. Есть вещи, которые люди хотя и считают неправедными, но от которых, между тем, не отказываются, признавая за ними право на существование. Все понимают, что лгать нехорошо, однако все признают ложь иногда необходимой, называя ее при этом даже "спасительной".

Быть правым небезопасно. Вы совершили непростительную ошибку, стараясь докопаться до истины. Но кому нужны эти поиски истины, кроме вас самих? Да и зачем вообще нужна истина? Я как психотерапевт всегда говорил и продолжаю повторять, что с такими вопросами нужно обращаться чрезвычайно осторожно. А вы не прислушались к моему совету, и в результате получили то, что получили. Своими разговорами и поступками вы поставили себя выше людей, а они этого не смогут вам простить. Кому вообще нужны пустые разговоры о любви? Если вы действительно любите людей, я бы советовал вам подумать над сказанным мною. Люди не любят вас, вы не прижились в лагере, и несмотря на все старания стать своим, стали для всех чужим. Впрочем, чужой необходим, поскольку по отношению к нему позволительно то, что недопустимо со своими.

А может быть, это все из-за ваших взаимоотношений с женщинами? Оттого, что вы никого не любите? Не знаю, чего вы добивались своими поступками, но вряд ли стоило приезжать, зная, к чему все это приведет. Надеюсь, вы не думаете, что у меня к вам личная неприязнь. Напротив, я всегда поддерживал вас и помогал чем мог. Но вы не захотели прислушаться к моим советам и приспособиться к установившимся правилам. А ради всех нужно иногда пожертвовать собой. Вы не пожелали стать как все и в результате стали аутсайдером. В каждом коллективе есть свой аутсайдер, и он даже необходим, поскольку у людей существует потребность обсуждать чьи-то недостатки, для того чтобы подчеркнуть собственные достоинства. Я только удивлен, что за свои тридцать три года вы так и не узнали людей. Люди настроены к вам враждебно, и несмотря на то, что вы формально не нарушили ни одного пункта закона, однако для сохранения порядка я вынужден пожертвовать одним ради всех остальных. В конце концов, вы как пришли, так и уйдете, а люди останутся.

Внимательно слушаю, еле сдерживаясь, чтобы не крикнуть: "Я чужой вам уже только потому, что не такой как вы. Вы злитесь на то, что я не разделяю ваших взглядов и не признаю ваших норм. Но лучше я буду аутсайдером, чем конформистом".

Чувствую, хозяин что-то недоговаривает. Возможно, боится признаться в самом главном -- в утрате авторитета и страхе потерять безграничную власть, скрываемую за ширмой внешней демократии? По-своему он прав, хотя и неискренен; он или не понимает, что происходит, или лжет самому себе.

Краем глаза вижу, как за нами издалека наблюдают.

Вдруг Вадим Михайлович застывает, изгибается и сильны рывком дергает удилище.

-- Есть. Попался! Ну, наконец-то. Подводи, подводи осторожно. Барахтается. Нет, милый, не вырвешься. Держи его, держи, чтобы не выскользнул из рук.

Сачок дрожит, и видно, что улов действительно большой. Осторожным движением сачок поднимают. В нем огромная рыба.

-- Велик, -- восторженно произносит Вадим Михайлович. -- Теперь все будут знать, каких лещей можно ловить в этом озере.

Хозяин берет кусок доски и ударяет с размаху рыбу по голове. Слышится писк, пойманный лещ с силой начинает бить хвостом по деревянным мосткам.

Видя, что одного удара недостаточно, Вадим Михайлович, берет киянку и со всей силы бьет несчастную рыбу по голове. Обливаясь кровью, лещ отчаянно пищит.

-- Надежда, помоги, -- говорит хозяин.

-- Ой, простите, не могу, -- отвечает Надежда и уходит, не в силах смотреть на творящееся убийство.

-- Тогда позови Анну Михайловну, да принеси молоток нормальный и гвоздь побольше.

В надежде добить раненого леща хозяин еще раз бьет бедную рыбу что есть силы киянкой по глазам. Но та никак не может умереть.

-- Ну, тогда мы тебя иначе, -- отчаявшись, говорит Вадим Михайлович.

Ударами молотка он вбивает в деревянный столб найденный где-то старинный четырехгранный кованый гвоздь и подвешивает еще живую рыбу за крюк. Зацепленный за губу лещ извивается, издавая пронзительные звуки, но умереть не может.

Руки у Вадима Михайловича в крови. Похоже, это его не смущает. Он возбужден и радостно оглядывается вокруг в поисках признания и восхищения. Но мало кто в состоянии спокойно смотреть на муки умирающего живого существа. Лещ все реже бьет хвостом и наконец бессильно обвисает. Кто-то из детей начинает плакать.

-- Ну, Вадим Михайлович, вы сами себе перещеголяли, -- подобострастно говорит Анна Михайловна.

-- Да уж. За всю жизнь такого мне не удавалось сделать. Зато теперь все будут говорить.

Вытирая окровавленные руки и довольно улыбаясь, Вадим Михайлович радостно кричит:

-- Все три кило будет. Теперь можно и праздник устроить на славу. Прекрасный получится копченый лещ.

Лещ еще, кажется, не умер, а они уже готовы его съесть.

Я молча ухожу, не в силах смотреть на происходящее. Теперь я знаю, на что способны эти люди. У них не дрогнет рука и не возникнет сомнения в правильности творимого убийства. Они уверены в своей правоте, потому что нет в них сострадания. Лишь дети почувствовали боль пригвожденной к столбу рыбы.

Проходя сквозь строй любопытных глаз, иду к своей палатке. Для меня все ясно. Решение принято, остается ждать приговора. И ждать осталось совсем недолго. Возможно, это произойдет завтра или послезавтра, но никак не в праздник. Думаю об этом и ощущаю, как все во мне дрожит. Что предстоит еще пережить и где взять силы для этого? Что же делать: сбежать или принять весь позор? А может быть, приспособиться и стать как все? Что дороже -- истина или жизнь? Нет, сытому спокойствию в стае я предпочту одиночество отверженного волка.

Но неужели я обречен быть везде чужим? Неужели приписываемая мне черта характера перерастет в имя, и я для всех стану Чужой?

Как все я быть здесь не могу, мой дух того не позволяет. И стать другим я не хочу, хоть мало кто то понимает. Я здесь чужой среди своих, никто меня не принимает, и где б я ни был среди них, всяк рано, поздно ль изгоняет. Но я средь них не одинок, везде живет душа родная, и как бы ни был краток срок, любовь живет во мне без края. Нет, я совсем не нелюдим и к ним пришел, уж зная участь. Пусть буду среди них чужим, Дух не предам, пусть даже мучась. Любить хочу всех без конца, на злобу отвечать любовью, дошло чтоб даже до глупца, что Истина омыта кровью.

Чужого нету среди них, наверняка я это знаю, но как понять себя самих, хоть эта истина простая? ...чужой живет в тебе самом и каждый в нем в том нет сомненья он часть тебя и дело в том что он от твоего смиренья попробуй быть самим собой и ты его тотчас увидишь под маской скроется любой но сути этим не изменишь он все неверие твое вся боль и стыд и злоба с ложью он имя не возьмет свое предав тебя целуя с дрожью...

И страшно и радостно. Не замечаю как выхожу на расположенную на возвышенности лесную поляну. Кровавый луч уходящего солнца взорвал облака. Один стою под небом, пытаясь унять дрожь. Такое ощущение, словно вышел на финишную прямую, и хотя впереди еще есть препятствия, конец уже очевиден. Смогу ли дойти? И где взять силы? Но ведь я хотел этого, и теперь уже невозможно останавливаться. Только вперед. Во мне еще живут остатки сомнений: стоит ли дожидаться приговора, когда и так все ясно, зачем создавать себе дополнительные страдания, ради чего? Ведь я могу завтра рано утром исчезнуть для всех, просто уехать, и все. Меня ничто не держит. Но чувствую, что это проявление слабости и сбрасывание взятой на себя ноши. ...пройти свой путь ты предназначен чтоб в вечности оставить след и в бесконечность же отправить плоды земных твоих побед...

Да, нужно пройти через все, раз приехал сюда и знал, что может ожидать. Имей смелость не только желать, но и принять исполнение желаний. ...повсюду мир тебе открыт и ключ в замке всегда лежит войти не бойся в мир внутри ведь это все есть только ты глубины космоса в тебе весь звездный небосвод в тебе ты глубже солнца и светил как если дверь в себя открыл и вышел в свет и внял любви поверь все это можешь ты ты бог и царь в себе самом так будь достоин пред отцом все есть в тебе чтоб силой стать и никогда не умирать пойми раскрой отдай себя избавься от ненужных я любовью стань стань весь любовь чтобы рождаться вновь и вновь и этот чуждый мир спасать и умирать и воскресать...

С каждым словом, которое слышу в себе, чувствую, как растет уверенность и приходят силы. Пусть я чужой, и это знаю, никто по правде мне не рад. По духу я друзей узнаю, лица не разглядев впотьмах. Средь всех, кто тешится игрою, желаний став своих рабом, я выгляжу чужим, не скрою, противясь стать совсем скотом. Мне жить легко с Тобой в согласьи, лишь веря всем Твоим словам, и слышать глас Твой в час несчастья -- "лишь верь что, дар тебе воздам". И верю я, и тем спокоен, и счастлив, и не одинок. Хочу Тебя я стать достоин, терновый пронеся венок!

Не спеша возвращаюсь. Подходя к лагерю, слышу, как сидящие у костра люди поют песни. Присаживаюсь и чувствую, что никто не смотрит на меня, словно боясь обнаружить уже решенное. Только плачет в огне живое дерево. Глядя на женщин, не могу не заметить в их глазах глубокой тоски по любви, о которой они так самозабвенно поют. Голоса полны искреннего чувства, стремящегося вырваться наружу и найти то, к чему так страстно взывают. Но вот песня кончается, и выражение лиц вновь обретает выражение отчужденности. Все сидят вокруг костра, плотно прижавшись друг к другу. Но не тела, а лишь огонь согревает, да может быть, слова песни, вызвавшие слезы на глазах. Я не могу не верить их искреннему желанию любить, ведь все мы хотим одного. Но что же, что мешает любить? И почему на любовь они отвечают ненавистью? Почему? Почему от всех моих слов они еще больше отстраняются от меня и замыкаются в себе, а моя попытка воплотить слова в конкретное доброе действие вызывает еще больший приступ негодования? Как же мне их любить, когда они меня так ненавидят?

Почему, почему мои слова и поступки не вызывают ответного чувства? Они словно боятся моей любви. Но почему? Что мешает любить несмотря ни на что? Может быть, та жизнь, которая каждый день вынуждает их поступать противно чувству справедливости, лгать, в то время как душа жаждет правды и добра? Ведь для того чтобы любить, нужно прежде всего не испытывать страха быть самим собой, не бояться быть открытым, не опасаться, что у тебя отберут твою любовь. Не открыв своей души, любить невозможно. А открыться они, по всей видимости, и опасаются. Для того чтобы любить, нужно жить правдой и творить добро, необходимо признать свою неправоту и отказаться ото лжи не только в прошлом, но и в настоящем и будущем -- это и означает начать новую жизнь. Но смогут ли они отказаться от жизни, которую ведут, отказаться от ненависти и начать жить любовью? Вряд ли. Только в песни это желание прорывается наружу вместе с неожиданными слезами и невыразимой тоской в глазах. Но как только песня кончается, страх вновь сковывает души. Невозможно одновременно жить в любви и творить зло, как невозможно одновременно лгать и быть искренним. Но, увы, все возможно в человеке: жажда любви превращается в ненависть, а потребность в правде заставляет лгать. И только огонь неизменен.

Решив идти до конца и проверить на себе справедливость слов "побеждай зло добром", встаю задолго до подъема, приготавливаю завтрак, чем удивляю и повергаю в полную растерянность своих недоброжелателей. Они не могут понять мотивов моих поступков и недоумевают, почему я не отвечаю ответной холодностью и не пытаюсь оправдываться, а лишь искренне признаюсь им в любви. От ощущения беспомощности собственной ненависти, контрастирующей с моей любовью, эти несчастные люди, сами того не желая, все более источают злобу. Они злятся на меня за то, что я не оправдываю их худшие предположения. Мне жаль их, ведь гнев это не только саморазрушение, но и глупость. Однако ничем не могу им помочь. В ответ на мою любовь я получаю всевозрастающий холод отчуждения, словно меня боятся и ненавидят.

-- У меня есть последняя просьба. Разрешите мне вместе с детьми прогуляться на лодке по реке.

-- Если родители решатся отпустить с тобой своих чад, то, пожалуй, можно.

После недолгих сборов садимся с детьми в лодку. У меня единственное желание -- послушать природу. Глядя на детей, я чувствую и себя ребенком, мысленно представляя, какими глазами они смотрят вокруг и что видят. Стараюсь отвлечься от мрачных мыслей, но они существуют независимо от меня, словно подготавливают к грядущему.

Мы медленно спускаемся по реке, наслаждаясь тишиной и красотой дикого леса. Сколько интересного можно увидеть и сколькому научиться, приблизившись к земле! Глядя на изгибающиеся водоросли, их плавность и податливость, но в то же время неизменность, думаю о невозможности достигнуть того же без смирения, невозмутимости и покоя. Причаливаем к берегу. Как бы я хотел сейчас превратиться в маленького мальчика и вместе с Лизой, Надеждой и Ванюшкой беззаботно собирать ягоды, радоваться найденным грибам, бегать за лягушкой, не думая при этом ни о чем. Стараюсь быть, как они, но избавиться от предчувствия неумолимо приближающейся развязки не удается. Думать о неизбежном конце тяжело, и я ищу помощи у птиц, бабочек, рыб, находя поддержку в неизменном покое дикой природы. Здесь меня никто не осуждает и ничто не отторгает. Чувствую, что природа готова принять меня таким, каков я есть. А большего трудно и желать. Я люблю все вокруг и меня все любят. Ощущаю, как лес дышит покоем и любовью, и мне хочется гладить деревья, шептать им нежные слова. Но мы обходимся без звуков, достаточно лишь прикосновения, чтобы почувствовать, как прогибается под теплой рукой живая ткань дерева.

-- Что с вами? -- спрашивает Надежда, видя, как я глажу березку.

-- Не хочется возвращаться в лагерь. Здесь так хорошо.

-- Мне тоже не хочется.

Варим похлебку, дружно хлебаем из котелка, а потом молча лежим, глядя, как в небо упираются макушки деревьев, образуя над нами своеобразный шатер. Неудивительно, что мы так мало знаем о жизни, -- все время смотрим под ноги и думаем о суетном, вместо того, чтобы смотреть в небо и думать о вечном. Перед Вечностью все наши проблемы выглядят просто смешно. Мы озабочены грядущим, но мало кто видит себя в прошлом. А ведь именно прошедшее помогает понять настоящее и предвидеть будущее.

Молчим, боясь нарушить тишину, -- как много в ней можно услышать. Предлагаю рассказать о чувствах, которые разбудила в каждом тишина.

-- Мне кажется, что Бог нас сейчас видит, -- говорит десятилетний Ваня.

-- А что такое Бог?

-- Это главный Дух, который помогает людям быть добрыми.

Иванушка поражает меня своим ответом. А ведь в лагере никто его не воспринимает всерьез. Его пинают все кому не лень только за то, что он не такой как другие.

"Будьте как дети", -- всплывают в памяти известные слова. Наверно, это означает невосприимчивость к честолюбию, тщеславию и гордыне. Дети -- они еще не запутались во лжи, и потому более открыты Истине.

-- А ты, Надя, что услышала в тишине?

-- Я думаю о том, как хорошо, что мы уехали, -- отвечает Надежда.

Эта девочка-девушка, наверно, единственная среди всех, кто искренне принимает меня. Она чувствует, что происходит, и понимает гораздо больше, чем способны понять иные взрослые. В ней нет их неискренности и недоверчивости; она чиста и, как всякий ребенок, немного

[ 1 ... 90 91 92 93 94 95 96 ]

[ на главную | скачать полный текст | послать свой текст ]