всего христиане -- считают, что именно
любовь помогает преодолеть несчастья
этой жизни и спастись для жизни
вечной.
-- Объединение
возможно, а вот применение -- нет!
Противоречие интересов ещё устранить
можно, а вот недовольство человека
собой -- никогда!
Постепенно участники
дискуссии разошлись, и священник
спросил у Дмитрия:
-- А вы, собственно,
чем занимаетесь?
-- Пытаюсь найти
истинную религию. Христианство
кажется мне уже прошедшим этапом. Я
хочу пойти дальше, и понять, что есть
Бог? как устроено мироздание? что
такое Судьба? каков Смысл жизни?
-- Мы такие букашки,
что не можем рассуждать о Господе
Боге, а должны лишь чувствовать себя
его рабами.
-- Моё стремление
понять смысл происходящего идёт не от
головы, а из подсознания; оно словно
изначально заложено в моей природе, а
теперь всплыло как желание.
-- Какой же смысл вы
хотите постичь?
-- Смысл
происходящего со мной и вокруг меня,
смысл жизни как творения.
-- Ищите и обрящете.
На всё воля Божия. Ничего случайного в
этом мире не происходит. Всё
предопределено. Во всём есть Божий
промысел. Господь видит всю картинку,
где что происходит, мы у него как на
ладошке.
-- Но как жить с
мыслью о том, что между всем стоит
воля Бога?
-- Нельзя человека
убедить веровать. Каждый должен
пройти через горнило сомнений в своей
вере, и у каждого это горнило своё
собственное, индивидуальное. Через
сомнение лежит путь к истине! Не
сомневаются только дураки. Но тебе,
сын мой, не философствование нужно, а
смиренномудрие.
-- Я испытываю
потребность знать, чтобы осуществить.
Хотя... если заглянуть глубже... весь
смысл этого постижения состоит в
желании обрести любовь. Да, любовь! А
больше мне и не нужно.
Священник глубоко и
внимательно смотрел в глаза Дмитрию.
-- Трудное это дело,
верить и творить добро. Даже мне,
священнику. Я ведь когда-то был
морским офицером, служил на флоте, но
однажды понял, что жизнь моя в
служении Господу. Бросил всё, окончил
семинарию, приехал сюда, стал простым
священником. Только если бы знал, что
такое безобразие может в церкви
твориться, никогда бы не согласился
быть священнослужителем. И повышали
меня и понижали в чине церковном,
даже подкупить пытались. Только никак
я не могу согласиться с творящимся
безобразием; и изменить ничего не в
силах. Могу только Богу честно служить,
да прихожанам помогать. А настоятель
меня ненавидит за это, всеми
неправдами пытается отсюда выжить.
Соблазняли приходом, только бы я уехал
отсюда. Не могут понять они, что не
ради карьеры я стал священником.
Травят меня за то, что Богу одному
служу, не доношу, не заискиваю перед
начальством. Подсылали ко мне и
агентов, дабы собрать
компрометирующие меня сведения.
Всеми способами пытались меня
отсюда выжить, даже жилья лишали,
чтобы, значит, уехал я. Но как только
дом купил, так поутихли, хотя и сейчас
клевещут на меня не переставая. Не
нравится им, что не пытаюсь угодить, не
потворствую злу. Какой только
напраслины на меня не возводили,
только не пристала она ко мне. Сколько
не пытались оболгать, люди-то меня
каждый день видят, у них глаза есть. От
всех переживаний и болезнь свою
нажил. Вылечить, говорят, нет никакой
возможности, так и страдаю, как
Господь страдал.
Дмитрий с
изумлением слушал исповедь
священника.
-- Душа вся измаялась.
Страшно, что творится, страшно! Иногда
такое случается, что начинаешь
колебаться в вере, -- как же Господь
такое допускает?! Ведь как проповедь
читать, когда вокруг клеветники и
доносчики? Сам не понимаю, как такое
может твориться?! И это в церкви, в
Божьем храме! Тяжко. Будто с Сатаной
воюю, в самом деле. И во зле этом надо
творить добро. Душа ночами плачет, а
утром надо на службу, потом крестины,
обедня и так без конца. Такое вот
испытание посылает мне Господь.
Священник тяжело
вздохнул, помолчал, заглянул в глаза
Дмитрию и сказал:
-- Не сопроводишь ли
меня в храм на службу, сын мой?
-- Да, пожалуй.
Когда они вошли на
территорию храма, священник пошёл
готовиться к вечерней службе, а
Дмитрий зашёл в церковную лавку.
-- И поручили ему поле
косить, -- услышал он разговор продавца
с покупателем. -- А поле большое, там
всемер?м, а не одному справиться бы.
Он Богу помолился, ну коса и давай
сама косить. Люди смотрят и не верят.
А он только улыбается.
"Они сами-то
верят в то, что говорят?" -- подумал
Дмитрий.
-- Нет ли у вас
чего-нибудь... для благополучия, --
обратился к продавцу делового вида
мужчина. Продавец несколько
растерялся. -- Ну, чтобы всё было... Для
благополучия. ... Какой-нибудь иконы,
что ли?
-- Помогает не сама
икона, а тот, кто на ней изображён, --
осторожно разъяснил продавец, -- его
надо просить.
-- А вот это кто, Иисус
Христос?
-- Да, он и есть, -- не
смутившись, ответил торговец.
-- Вот его хочу. ... Он
мне нравится. ... Сколько стоит Иисус
Христос?
-- Сто пятьдесят.
-- Дайте его.
"Деловой"
вынул деньги и протянул продавцу.
-- Может, ещё чего
посоветуете прикупить? Чтобы уж
наверняка благополучие было?
-- Есть у нас божья
матерь? Желаете?
-- Да. Хочу. Сколько?
Пока покупатель
расплачивался, один торговец сказал
другому:
-- Сегодня вечером у
меня служба в храме...
"Это что же,
совместительство?" -- удивился
Дмитрий.
-- Простите, --
обратился он к торговцу, -- я хочу купить
вот эту фотографию монастыря с
текстом молитвы.
-- К сожалению,
больше нет.
-- А можно ли купить
ту, что на стене приклеена?
-- Нет, это для
рекламы.
-- Но мне очень нужно.
Пожалуйста.
-- Она приклеена к
стене скотчем, и уже испорчена.
-- Это ничего. Мне бы
очень хотелось иметь эту фотографию с
текстом.
-- Ничем не могу
помочь. Если отдирать будем, то стену
испортим.
-- Да не нужно вам это,
-- вмешалась интеллигентного вида
женщина в платочке и в длинной юбке. --
Я вот наизусть эту молитву знаю, но это
не значит, что исполняю. Стою в храме,
крещусь, молитву шепчу, лбом отбиваю
поклоны, а толку никакого. Слова не
важны, главное, чтобы сердце молитвой
к Богу обращалось. Молитва -- это крик
сердца! Умно-сердечная должна быть
молитва. Ум к сердцу опустить надо. А
то читаю молитву часами, крещусь, а
мысли мои далеко, всё к суетному, а не
к Богу обращены. Фарисей я.
Дмитрий удивился
столь искреннему признанию.
-- Молюсь часами, а
Господь меня не слышит. Потому что
холодным сердцем это делаю.
Трудиться надо, разогревать себя,
чтобы к Богу сердцем обращаться, и не
словами, не умом. А я всё словами хочу
до Бога достучаться. А слов-то моих
Господь не слышит, ибо сердце моё
молчит. И труды не помогают. Если хотя
бы одно слово сердцем было сказано,
то Господь-то услышал. Надо просить
Господа, чтобы научил молиться.
Помилуй нас, Господи.
"Помилуй? Нет.
Не надо миловать. Пусть каждый
получит, что заслужил!"
Войдя в храм, Дмитрий
долго пытался сосредоточиться. Он
жаждал открытости, ощущал искренний
порыв тех, кто стоял рядом, но столь же
явственно ощущал и примесь
лицемерия. Старушки на него шикали:
руки нельзя в карманах держать, стоять
надо смирно.
Видя, как крестятся,
целуют икону, отбивают поклоны, у
Дмитрия возникло противоречивое
чувство. Было понятно стремление
видеть лик божий, и в то же время было
очевидно, что все эти изображения не
имеют ничего общего с
действительностью. "Образ Божий
нужно носить в душе, ведь Бог может
иметь различные воплощения, и потому
не следует делать изображений. А если
Иисус был внешне безобразен, что же,
не любить его?
Так ли важно, что
именно есть Бог? Важно признание над
собой Силы, справедливой и любящей,
перед которой благоговеешь, законы
которой исполняешь и любви которой
следуешь".
Дмитрий внимательно
смотрел на торжественные лики Святых,
на образ Богоматери с младенцем,
долго и с непонятным восхищением
рассматривал фрески с изображением
жизни Христа, и отчего-то вдруг
возникло чувство, что всё так и было,
как изображено на этих фресках, что
всё это правда, всё это истина!
Кто-то читал
Евангелие, где описывалась казнь
Иисуса. Знакомые до боли слова
разбудили сердце, и неожиданно для
себя Дмитрий подумал: "Пошел бы!
Пошел бы на Голгофу! Вместе с
Ним!"
Он подошёл к
жертвеннику, и долго в задумчивости,
стоял, глядя на распятие.
"Христос воскрес!
-- Воистину воскрес! Но что есть
Воскресенье -- вот загадка? Души
высвобожденье мне понятно. Но телу не
подняться до небес. ... Иисус воскрес в
людских сердцах и мыслях, и этим уж
бессмертье доказал. Живёт теперь Он в
чужих жизнях. Он в Вечность путь любви
нам указал. Бесстрашием любви своей
примером Он показал, что Истина -- в
Любви. Не словом, но распятием как
делом, Он подтвердил бессмертие души.
Он верить требовал без страха и
сомнений, поскольку нет без веры
ничего, и не желал хвалебных
песнопений, не жертвы, милости прося
боле всего. Учил прощать друзей,
врагов и близких, тем проявляя
искренность свою; не быть рабом своих
желаний низких и верить в Бога, как в
свою мечту. Он с нами, Он во мне, Он
недалече. Я чувствую, как любит Он
меня. Он Царь Земли, Он Сын Того, что
вечен, Он ради нас пожертвовал себя! И
нечем искупить великой жертвы. Ему
любовь свою хочу дарить! Смерть не
страшна -- в ней радость близкой
встречи с тем, кто меня не может не
любить! Воистину воскрес Христос из
мёртвых, поскольку Он живёт в других,
во мне. Я крест несу с ним из времён
далёких, чтоб сотворить, что Бог велит
судьбе!"
Вдруг подошёл поп и
начал исполнять поминальную молитву,
причём как-то второпях, формально,
будто выполнял надоевшую
обязанность, отчего возникло желание
уйти, настолько силён был контраст
между молитвой-призывом-стоном, и
монотонной скороговоркой
священнослужителя.
"Все эти службы --
спектакль!"
Вдруг откуда-то сверху
раздались голоса хора, и непостижимая
музыка наполнила пространство храма.
"Благословен еси Господи научи мя
оправдание твои! Благословен еси
Господи научи мя оправдание твои!
Благословен еси Господи научи мя
оправдание твои!.."
Дмитрий содрогнулся,
мурашки пробежали по коже!
"...Господи,
помилуй мя, исцели душу мою, яко
согрешившую Тебе!.."
Музыка голосов
проникала внутрь, резонируя в душе.
"...Господи, к
Тебе прямиком научи меня творить
волю твою яко Ты еси Бог мой..."
"И всё же, ничего
другого, что бы делало человека лучше,
кроме религии нет. Всё равно здесь
лучше, чем в миру: и красота храма, и
торжественность богослужения. Но это
не для меня!"
Знакомый священник
вышел из алтаря и подвёл Дмитрия к
иконе Серафима Саровского.
Глядя на икону,
Дмитрий вдруг будто услышал: "Не
надо мне поклоняться, оставьте меня
простым человеком".
"Монашество
тоже есть путь, но не мой. Я всегда
предпочитал идти один, своим путём,
хотя он и узкий. Мне важнее
собственные тупики, чем чужая
правильная дорога. Собственное
открытие стоит десятка чужих, пусть
даже более значимых!
В море страстей и
ежеминутных выборов, мой компас --
любовь к Господу! Выбирай всегда
любовь к Господу, это и есть истинный
выбор.
Истинное счастье одно
-- быть с Богом!
Грех -- то, что
отвлекает от Бога, от Духа в себе!"
Священник помазал
Дмитрия елеем и трижды перекрестил.
-- Благословляю тебя,
сын мой, ибо ты один из немногих, кто
может большую пользу принести церкви.
"Почему?" --
удивился Дмитрий.
-- А теперь не мог бы
ты помочь расклеить агитационные
плакаты в поддержку нашего кандидата
на выборах? -- спросил священник,
когда закончилась служба.
Дмитрий в недоумении
пожал плечами, но согласился. Выходя
из храма, он услышал обрывки
разговора.
-- Крестятся, икону
целуют, свечки ставят, головой бьются
об пол. Всё это идолопоклонство
глупость одна, и ничего более. Вы же
умный культурный образованный
человек.
-- Да, умный. Потому и
взял на себя добровольно этот обет,
добровольно наложил на себя
самоограничения, выполняя заповеди,
чтобы природу свою усмирить, лучше
стать.
-- Но ведь нет бога,
нет!
-- Я верю, значит, для
меня есть! А ты разве без веры в Бога
становишься лучше? Ведь вера в Бога
есть вера в Идеал, в Совершенство, в
лучшее в человеке. Разве что-то другое,
кроме религиозной веры может помочь
стать лучше? Я многое испробовал и
убедился, что ничего лучше в плане
личного самосовершенствования, кроме
религиозной веры, нет. А целование
икон, это не главное. Важно в ритуалах
разглядеть душу живую, главное
разглядеть. А главное -- это любовь! И
благодать, которая с верой приходит! Но
пока сам лично не уверуешь, благодати
этой и любви не почувствуешь.
-- Я тоже раньше
верил. Но однажды убедился, что нет
ничего святого. Ничего! А все эти попы...
Верующие -- просто наивные люди.
Нынешняя церковь это учреждение со
всеми пороками бюрократизма, а не
мистическое тело христово. Просто
бизнес! Всё продаётся, всё! Нет у людей
ничего святого! Я искал святые места, а
наткнулся в монастыре на стену из
бетонных блоков: "Стой, сюда
нельзя, это частная территория!"
-- Святыми места
делают люди святые. Святость понятие
духовное, а не материальное; это
состояние духа!
-- А большинство живёт
лишь тем, что кормит своё тело. И верят
только потому, что это им выгодно или
удобно. А потребуется жертва, не
жизнью, малым пожертвовать --
откажутся, предадут, как Пётр предал,
трижды! Вся нынешняя цивилизация
построена в результате безверия, от
неверия в Бога, от гордыни. Верующему
в Бога нужен только Бог!
Внезапно Дмитрия
пронзил страх. "А вдруг я
заблуждаюсь, и моя вера всего лишь
иллюзия?"
Эта мысль показалась
ужасной. Страх оказаться без веры, без
единственной опоры, сковал его.
"Нет, так нельзя.
Необходимо подстраховаться. Ведь если
я заблуждаюсь, и ничего из того, во что
я верю, не существует, то существую ли
я? И как мне жить, если вся моя
прежняя жизнь была заблуждением,
самообманом, иллюзией?"
"Сохранить веру
труднее, чем обрести!" -- всплыли в
памяти чьи-то слова.
"А вдруг сбудется
всё, во что верю?" От такого
предположения закружилась голова, и
Дмитрий инстинктивно отшатнулся от
веры. Он испугался, что всё, во что
верит, вдруг окажется самой что ни на
есть реальностью!
"Убедиться в
истинности того, во что веришь, ещё
страшнее, нежели увидеть, что вера твоя
была иллюзией. Быть может, именно
страх сойти с ума вынуждает человека
не верить в свою мечту? Но когда вера
начинает приносить плоды, страшно не
менее. Возможно, в этом и состоит
ограниченность человека, когда ужас
сумасшествия -- и если сбудется, во что
веришь, и если не сбудется, -- побуждает
опасаться своей веры и даже
отказываться от неё?
Может, я ошибаюсь и
принимаю желаемое за действительное,
иллюзии за реальность?
Правильно ли я
понимаю мир или заблуждаюсь?
Так хочется
избавиться от иллюзий. -- А нужно ли?
Мечта по сути спасение. Знать Истину
человеку не под силу. Истина
невыносима! Плен иллюзий спасителен.
Чтобы избавиться от
иллюзий, надо избавиться от желаний;
чтобы пришло понимание, нужно
расслабиться, приняв Истину без
предубеждений и сомнений. Поиск
Истины есть, по сути, освобождение от
пут лжи.
Ощущение такое,
будто все мы живём в заблуждении, и
даже наши достижения вряд ли могут
служить доказательством истинности
миропонимания. Какая-то большая ложь
либо восхитительная иллюзия стоит
перед Истиной, закрывая доступ к ней.
Хочется познать Истину. А нужно ли? по
силам ли? и как потом жить, зная о себе
всё? Быть может, иллюзии своего рода
защитный механизм, обеспечивающий
самосохранение?
Иллюзии, иллюзии...
Вся жизнь -- иллюзии и разочарования.
Мы придумали себе иллюзии, которые
нас развлекают, спасают, наполняют
жизнь смыслом. Но проходит время и
отрезвление неумолимо наступает,
заставляя увидеть жизнь во всей её
неприглядности, вынуждая трезво
взглянуть на вещи и обнаружить, что
бытиё наше состоит из необходимости
бороться за выживание. Но жизнь
также состоит и из иллюзий, на время
опьяняющих, дающих возможность
увидеть то, что ты хочешь увидеть.
Иллюзии -- тоже реальность, и,
возможно, даже бСльшая её часть.
Именно иллюзии создают заблуждения,
надежды, мечты. Люди верят в то, во что
хотят верить, надеются на то, что им
кажется желанным, даже если и
ошибаются. Все наши желания по
большей части мечтания, а значит, опять
же иллюзии. Да, жизнь наполовину,
если не больше, состоит из иллюзий.
Именно они двигатель жизни, как это ни
покажется странным. Иллюзии создают
желание жизни. А без них к чему
стремиться, чего искать? Нам
представляется, что цели наши реальны,
а потом оказывается, что они
иллюзорны. И как разобрать, как
узнать, чтС есть реальность?
Мы живём в
иллюзорном мире. Но разве иллюзии,
которыми мы живём, не есть
реальность нашей жизни, и разве
иллюзии не есть часть реальности?
За что же тогда
ухватиться тому, кто всё это понимает?
Ради чего жить?
Постоянно задаю себе
один и тот же вопрос: не иллюзия ли
всё, о чём размышляю, к чему
стремлюсь, не результат ли это
самовнушения? А может быть, и вера
есть результат самовнушения?
Но если хорошие
поступки и всё достигнутое мной есть
результат самовнушения, то что же в
этом неправильного? Нет, дело не в
результатах, а в факте. Доказательств у
Истины нет, есть только вера. Однако
не вера ли это в иллюзию, в мираж: да,
он есть, и его нет, достигнуть его
невозможно, хотя он реален. Не бегу ли
я за миражом, пытаясь убедить себя в
том, что моё нынешнее ощущение
судьбы есть отражение истины?
Достичь можно всего, вот только нужно
ли? -- Если чувствуешь, что нужно -
достигай! -- Неужели нет других
доказательств, кроме чувства? Только
вера?
Любопытно, каким
парадоксальным образом несбыточные
мечты и вроде бы иллюзии воплощаются
в реальность: убеждаешь себя в том, что
тебе это нужно, или же
оправдываешься, чтобы сделать
понятным уже совершившееся?
Конечно, искренняя
вера в нечто не означает, что это нечто
существует на самом деле; моя
убеждённость ещё не показатель
истинности. Я обосновываю свои
желания, оправдываю их и потому верю
в них; верю и потому оправдываю. Но не
обманываю ли я себя?
Есть ли правда в
сказке? Или сказки -- лишь желание
отдохнуть от царящего зла? Сказки
необходимы, но не просто как ложь для
отдыха; в какой-то степени они
ориентир, даже стимул. Что более всего
привлекает и радует в жизни? -- сказки,
надежды, мечты!
